Избранная Саркози политика нулевой терпимости в сочетании с нулевым интересом к жизни бедняков оказалась весьма взрывоопасной
Ближе к концу 2005 года в предместьях крупных (и не только) городов Франции вспыхнули социальные волнения. Не обошлось и без насилия. Беспорядки и поджоги в пригородах, начавшиеся в последние дни октября, вскоре заставили президента Ширака выступить на телевидении и объявить молодежь из «трудных кварталов» «сыновьями и дочерьми Республики», картинно осудив «яд дискриминации», хотя введение комендантского часа и чрезвычайных мер само по себе свидетельствовало об обратном. В конце концов, находящиеся у власти правые обладают весьма ограниченным арсеналом средств.
Поначалу казалось, что неолиберальному министру внутренних дел и кандидату в президенты Николя Саркози придется поплатиться за свою твердолобую политику «нулевой терпимости» и оскорбительные выпады в адрес «сброда», отчего стоявший на голлистских позициях премьер-министр Доминик де Вильпен должен был только выиграть. Вместо этого правые развернули активную пропагандистскую кампанию: Национальный фронт Жана-Мари Ле Пена заявил о своей поддержке Саркози, пытаясь воспользоваться «Великим Страхом», охватившим значительную часть населения Франции, включая миллионы людей, которых привела в возбуждение возможность приобретения акций Электроэнергетической компании Франции, приватизация которой совпала по времени с беспорядками.
Не нужно объяснять, в каком положении находится иммигрантская молодежь во Франции. Об этом снято немало отличных фильмов — «Ненависть» Матье Кассовица вышла на экраны еще в 1995 году — и написано много статей. Огромные средства выделялись на программы, призванные исправить сложившееся положение. И широкие кампании против расизма, поддержка нелегальных иммигрантов церковью и средствами массовой информации и пестрый состав национальных сборных на спортивных соревнованиях часто считались средствами, позволявшими французскому обществу избежать неизбежного распада. Даже решение правительства запретить ношение хиджабов школьницам-мусульманкам многие восприняли как свидетельство уверенности государства в собственных силах.
Но приватизация и экономический спад во Франции и в других странах привели к перераспределению услуг, дохода и власти от бедных к богатым и резкому увеличению численности низших слоев общества, которым попросту стало нечего терять. На фоне западной агрессии против исламского мира молодежь из предместий с арабскими или африканскими корнями и плохим образованием знает, что ей вряд ли вообще удастся найти работу в новом мире «реформ». Необдуманное решение насчет хиджабов только подлило масла в огонь: какой смысл навязывать «республиканское» политическое равенство тем, кто больше всего страдает от растущего экономического неравенства? Обнищание достигло такой точки, что сотни бродяг находят приют у дороги, которая ведет к аэропорту им. Шарля де Голля: они дышат выхлопными газами и прячутся под листами пластика или картона на узкой полоске вдоль придорожного забора. Между тем приватизация Электроэнергетической компании Франции, национализированной после освобождения от нацистской оккупации и долгое время служившей одним из оплотов Всеобщей конфедерации труда, побила все рекорды. Почти 5 миллионов состоятельных французов поспешили приобрести акции компании по 32 евро за штуку, заплатив в общей сложности 7 миллиардов евро. Гибели двух подростков на электроподстанции, где они пытались скрыться от полиции, которая преследовала их по подозрению в мелком правонарушении, оказалось достаточно для того, чтобы вызвать короткое замыкание между мирами богатых и бедных и пробудить волну насилия, захлестнувшую французские пригороды.
От Франции к Европе
Избранная Саркози политика нулевой терпимости в сочетании с нулевым интересом к жизни бедняков оказалась весьма взрывоопасной. Однако французская ситуация от ситуации в соседних странах отличается не только недавними вспышками насилия. Волна протеста против неолиберализма нарастала на протяжении по крайней мере десятилетия — от массовых забастовок беспокойной зимы 1995–1996 годов, приведших к отставке правительства Жюппе, и создания ATTAC как сети гражданских групп в 1998 году до недавней ожесточенной борьбы против приватизации транспортной компании, обеспечивавшей связь с Корсикой, и забастовок за сохранение железных дорог в руках государства. И хотя проблемы, с которыми сталкивается французское общество, а также политический отклик, который они вызывают, кажутся весьма нетипичными для остальной Европы, они по сути своей остаются европейскими. Именно об этом и пойдет речь ниже.
Основной причиной недавних французских волнений была неудачная попытка применения неолиберальной «рыночной» дисциплины к континентальным европейским обществам, которые исторически развивались под защитой государства (в том числе от либерализма, опиравшегося исключительно на капиталистические отношения собственности и формы эксплуатации); при этом коллективная способность выражать недовольство заметно ослабла после серьезного ограничения парламентской демократии во время неолиберальной реструктуризации, начавшейся в конце 1970-х годов. Безудержное желание Европейского Союза провести «рыночные реформы» после краха советского блока только обострило давние противоречия между либерализацией и традицией государственного вмешательства в ряде европейских стран и особенно во Франции. Поворотным пунктом здесь стал Маастрихтский договор 1991 года. Во Франции ратификация Экономического и валютного союза, создание которого обсуждалось в Маастрихте, прошла с большим трудом; достаточно вспомнить тогдашнее предостережение зеленого политика и писателя Алена Липица о том, что при отсутствии сколько-нибудь реальной народной поддержки губительные для общества последствия Маастрихтского договора в скором времени вызовут гражданскую войну в Европе.
Региональная интеграция является структурной особенностью транснационализации капитала, и она требует объединения и координации государственных функций. Но в условиях послевоенной Западной Европы развитие этой интеграции определялось положением самого сильного государства на континенте, которое оказалось зажатым между англоязычным Западом и новым претендентом на гегемонию — Советским Союзом. Поэтому европейская интеграция содержала в себе элементы классового и геополитического компромисса, которых не было нигде больше; и новые меры проводились в жизнь прежде всего во Франции. Многие полагали, что после полного восстановления суверенитета и воссоединения Германии и краха СССР этот особый процесс интеграции, который привел к возникновению общеевропейских квазигосударственных структур, продолжится, а общая логика присоединения и приспособления государств к капиталистической транснационализации останется неизменной. Но вместо этого произошло непредвиденное замедление или даже остановка процесса строительства европейских институтов — того, что отличало ЕС от НАФТА, АСЕАН или Меркосур.
Продолжение следуетИсточник:
Прогнозис
НОВОСТИ
