Оплот англоязычного либерализма

Но, как показал Бенно Течке, «никакого «структурного разрыва», отделяющего досовременные международные отношения от современных, не было.

Скорее, международные отношения с 1648 года до Первой мировой войны и дальше были геополитически опосредованы давлением модернизации, которое исходило от капиталистической Британии». Но еще одно — и, возможно, даже более важное — заблуждение связано с глубоким непониманием пространственных аспектов наступления современности. Ибо это в целом верное утверждение насчет «Британии» на самом деле относится к англоязычной транснациональной сфере, включающей заморские колонии и превосходство на море, — тому, что можно назвать (в честь автора «Двух трактатов о правлении») «локковским оплотом».

Даже если абстрагироваться от досовременных «внешних сношений» (скажем, между различными племенами или между имперскими цивилизациями, притязающими на всеобщий суверенитет, и кочевниками на их границах), основная ось геополитики в эпоху Нового времени проходила между национальными объединениями, не обязательно совпадающими с отдельными территориальными государствами. Англия, занятая тогда собственной гражданской войной, не подписала Вестфальских соглашений; вместо этого она смотрела на запад, на другую сторону Атлантики. Только в свете этой трансатлантической констелляции «1648 год» можно считать определяющим событием. На самом деле англоязычный Запад, первоначально включавший британские острова и Новую Англию, заставил правящие классы на европейском континенте искать ответы на «давление модернизации», исходившее от англоязычной зоны, опираясь на государственный суверенитет.

Локковский оплот не развивался как капиталистический блок. Он был, прежде всего, саморегулирующимся обществом, пользовавшимся английским языком и обладавшим четкими представлениями о власти и законе, которые североамериканские поселенцы привезли с собой с британских островов вместе с пуританизмом. «Славная революция», которая ознаменовала собой подчинение государства «гражданскому» обществу (этим обусловлено использование эпитета «локковский»), с энтузиазмом была встречена в Северной Америке. Когда в начале 1689 года известия о ней дошли до Бостона и других поселений, один за другим последовали бескровные перевороты. Массачусетс, в частности, объявил Вильгельма Оранского кальвинистским мессией, а североамериканские колонии проявили «невиданную прежде» солидарность с метрополией. Парадоксальным образом отделение Америки в 1776 году только подтвердило существование этой глубокой связи, хотя и привело к образованию отдельной государственной юрисдикции по ту сторону Атлантики. И, несмотря на последующее соперничество между Британией и Соединенными Штатами за лидерство в англоязычном мире, их отношение к внешнему миру всегда определялось этим основополагающим опытом, в котором тесно переплетались давняя идея пуританского «избранного народа», независимость от государственного авторитета и благородное стремление «нести свободу» другим.

Государства-соперники

Только на этом фоне социальное и политическое развитие в мировом масштабе может быть понято как процесс, в котором развивающийся оплот либерализма начал сталкиваться с рядом государств-соперников. Первым из них в XVIII веке стала Франция. Затем Германия и Италия в союзе с Японией попытались бросить вызов второй Британской империи и Соединенным Штатам. Позднее — во второй половине XX века — основным соперником более широкого Запада стал Советский Союз. При таком рассмотрении послевоенная европейская интеграция оказывается обусловленной более ранним соперничеством и предстает в виде нового витка этого процесса. В конце концов большинство государств-соперников влилось в этот расширяющийся оплот, так и не преодолев прежних разногласий. Трещины, пронизывавшие этот расширенный Запад, стали определяющим фактором в европейской интеграции.

Дальнейшее развитие этого процесса — превращение Китая сегодня в основного соперника и появление множества «второстепенных соперников» (Бразилия, Мексика, Турция, Иран и Индия) — будет рассмотрено нами в другом месте. Здесь же достаточно изложить общие контуры нового видения геополитики и глобальной политической экономии, коренным образом отличающегося от гоббсовской модели государств, борющихся за власть в анархическом мире. Речь не идет о каком-то метафизическом и трансисторическом механизме; государства-соперники — это государства, правящие классы которых наиболее успешно отвечают на «вызовы модернизации» (исходящие не от Британии per se, а от англоязычного оплота в целом) с опорой на суверенные государства, осуществляющие задачу мобилизации обществ, и которые, таким образом, предлагают более короткий и обычно более грубый путь социальной интеграции и модернизации. Здесь нет никакого «гражданского» общества — вместо него имеется государство, реквизирующее в различной степени свой социальный субстрат; четкие границы суверенной территории; и некая «революционная» доктрина, обычно националистическая по своему характеру, которая мобилизует население. Таковы признаки государства соперника.