Огнем – для него стала война. Водой, илистой болотной водой, в которой сложно было не утонуть и не захлебнуться - немецкий плен. Медными трубами – провинциальная литература, в тесных рамках которой он должен был существовать, литература времен УССР с практически узаконенным стукачеством, сервильностью и культом бездарности. Проза колхозных подростков, стихи стукачей-извращенцев и пьесы цекистских жен – в этом порочном треугольнике Загребельный никогда не был своим. На неделю раньше Загребельного, этот мир покинул американский прозаик Джон Апдайк. Апдайк и Загребельный были абсолютно разными людьми, однако их объединяло шпенглеровское чувство «большого стиля» и больших тем. Писать можно даже о стирке белья – при правильно подобранном стилевом регистре даже это зазвучит как проза Юлия Цезаря. Загребельный умел безошибочно угадывать стилевые регистры.

Простите за цинизм, но он умер вовремя. Он умер в стране, где практически перестали читать. Он умер в стране, где уничтожаются книжные магазины, поступаясь вожделенной площадью в центре столицы  лавчонками для сильных мира сего, где торгуют кубинскими сигарами и нижним бельем. Он умер в стране, где изящная словесность окончательно дегенерировала в еще одно развлечение для богатых господ наряду с японскими ресторанами и фитнес-центрами. Он умер в стране, где героизм и честь стали разменной монетой, материалом для похабных анекдотов, поводом для циничных острот. Его перестали читать уже при жизни. Он умер вовремя.

Раньше или позже Украина переболеет неолиберализмом. Раньше или позже в Украине перечитают писателей «большого стиля» и самого Загребельного, и тех, кого он рекомендовал для выдвижения на Нобелевскую премию по литературе. Пока что нам остается немного – просто ходить по выжженной пустыне некогда сильной литературы…