Российско-грузинские отношения вошли в новое крутое пике. С одной стороны, Россия заявила об увеличении своих миротворческих контингентов в "горячих точках" (а ее официальные лица не исключили военных методов помощи непризнанным республикам), а с другой стороны - новая порция обвинений в аннексии грузинских территорий и готовности "дать отпор врагу".

После "горячей осени" 2006 года многим казалось, что противостояние между Москвой и Тбилиси достигли низшей точки, после чего "потепление" станет возможно. В течение всего 2007 года прогнозы о наступлении эры "детанта" в отношениях России и Грузии появлялись с завидной регулярностью. Хотелось бы сразу оговориться. Автор этих строк и в 2007 году (и после) относился к идее "потепления" с большой долей скепсиса. Повторю еще раз тезис, который уже озвучивал в своих публикациях в " Русском журнале ". До тех пор, пока главным вопросом российско-грузинского меню будет оставаться проблема этнотерриториальных конфликтов, никакого "потепления" не может быть в принципе. И дело здесь не в консерватизме Москвы и не в этническом национализме грузинской элиты. И вообще, в данной ситуации мыслить в категориях "хорошо" и "плохо" значит заведомо упрощать ситуацию до крайнего примитивизма.

Все дело в принципиальной несовместимости двух подходов к перспективам государственного строительства в Грузии. Для нынешней грузинской элиты невозможен отказ от территориальной целостности. Отторжение Абхазии и Южной Осетии (либо в виде независимых государств, либо в виде новых субъектов РФ, хотя в первом случае такой вариант проблематичен) означает провал постсоветской грузинской государственности. Сама борьба за сохранение бывших автономий в своем составе стала сутью грузинской борьбы за выход из состава СССР. Пока "нерушимый Союз" выполнял свой контракт по сохранению территориальной целостности, Грузия сохраняла лояльность Москве (а борьба с "империей" была уделом диссидентов-националистов). Но как только в 1989 году Союзное государство перестало выполнять условия контракта с Тбилиси в проекте "сецессия" приняли участие не только диссиденты, но и ЦК КП Грузии (знаменитый поход на Цхинвали организовал не только Гамсахурдиа, но тогдашний 1-й секретарь республиканской компартии Гумбаридзе). Территориальная целостность Грузии с тех пор стала предметом консенсуса между консерваторами и либералами, оппозиционерами (всех цветов и оттенков) и властью, также менявшей свой окрас не единожды после 1991 года.

Что же касается России, основной вопрос не в том, что она хотела бы приобрести какие-то новые территории (заметим, со всеми присущими этим образованиям проблемами). Согласие на "собирание грузинских земель" с помощью силы (а фактов для этого предостаточно) опасно дестабилизацией российского Северного Кавказа. Выскажу крамольную мысль. Теоретически единая Грузия с Абхазией и Южной Осетией могла бы не вызывать никакого раздражения у Москвы. Сама по себе такая Грузия не могла бы быть вызовом для северного соседа. Но это все в теории. На практике же Грузинское государство начало свое строительство, базируясь на этническом (а не на гражданском) принципе, это привело не только к конфликтам, но и к полной делегитимации Грузии в мятежных автономиях. Эрнест Ренан говорил о нации как о "ежедневном плебисците". Этот плебисцит в Абхазии и в Южной Осетии Грузия проиграла (и проигрывает его каждый день снова и снова).

Возьмем хотя бы последний пример. 29 апреля 2008 года Михаил Саакашвили озвучивает в прямом эфире нескольких грузинских ТВ-компаний свои мирные инициативы, призывает жителей Абхазии и Южной Осетии строить совместно новую Грузию. И буквально через день 30 апреля в совместном заявлении с президентом Украины Виктором Ющенко грузинский лидер говорит не только о "Цхинвальском регионе" (к этому в ЮО уже привыкли), но и об "Абхазском регионе", по сути, отрицая самостоятельность и политическую субъектность двух конфликтующих непризнанных республик. И хотя в риторике сегодняшнего президента (и его команды) этнический национализм не слышен (или он сильно приглушен), практика (действия 2004 года в Южной Осетии и 2006 года в Абхазии) свидетельствует о том, что методы времен Звиада не исключены полностью.

Для России же подобные подходы к строительству единой Грузии невозможны. Иначе вовлечение в конфликт народов Северного Кавказа практически неизбежно (чему свидетельством события 1992-1993 гг.). Еще раз подчеркну: когда в Тбилиси говорят, что Москва не хочет видеть Грузию единой, то говорят далеко не всю правду. Теоретически (и гипотетически) такое единство могло бы быть возможным, если бы грузинское руководство полностью отказалось от применения силы в разрешении конфликтов (даже от намека на подобное использование, тем паче с приглашением других партнеров, как региональных соседей по Черноморскому региону, так и друзей со стороны). Собственно говоря, именно эта цель могла бы стать ответом на постоянно задаваемые из Тбилиси вопросы: "Что же вы хотите от Грузии?". Интерес России в этом может быть только один - окончательный отказ от военной риторики и от силового способа решения конфликтов. Само же разрешение конфликта может быть как на основе объединения и реинтеграции, так и на основе сецессии. Здесь уже не у Москвы, а у Тбилиси решающая инициатива.

Собственно говоря, это требование Москвы давно следовало бы озвучить, а на его основе выстраивать уже некие практические действия. Вместо этого после провозглашения независимости и признания Косова Москва методично отрабатывает "наш ответ Западу". "Вы нам признание экс-сербской автономии, а мы вам - признание экс-автономий Грузии". Однако тем самым российская дипломатия начинает подтачивать собственные же основы политики, сконструированной в течение всего предыдущего периода. Эта политика сводилась к следующему. Москва держит всеми силами статус-кво в зоне конфликтов, не дает "разморозить" их с помощью силы, жестко выступая за соблюдение духа и буквы Соглашений в Дагомысе в 1992 году и в Москве в 1994 году. Сегодня, пытаясь формально изменить ситуацию (фактически ведь даже Грузия признавала "особые отношения" Москвы с мятежными территориями, если только не корректировать формально-правовые основы таких отношений), Россия сама выходит из статус-кво. И в этом плане у Грузии появляется поле для маневра. Москва обвиняется в попытках аннексии (ранее такие обвинения "проседали", так как мы не пытались юридически изменить статус мятежных автономий), широкое общественное мнение привлекается на сторону Грузии, а Россия остается одна. Остается одна даже внутри СНГ. Все дело в том, что у каждой из республик бывшего Союза есть свои собственные "скелеты в шкафу". В этом плане нам не то что Украина с Азербайджаном, но и Казахстан не союзник. И даже Армения (по той простой причине, что кроме Ирана и Грузии, у Еревана нет других выходов во внешний мир, в море Армения выходит через порт Поти). Спрашивается, насколько Москва выигрывает, если пытается придать неофициальным "особым отношениям" с Сухуми и Тбилиси официальный статус? Пока значительных дивидендов от этого не видно, но зато Грузия получает свою выгоду. Тбилиси заставляет Москву играть в свою игру, в проект "разморозка конфликтов" с их последующей интернационализацией.

Принимая во внимание исходные предпосылки, описанные выше, следует рассматривать и возможные последствия (и сценарии) новой конфронтации образца апреля 2008 года. И не только выстраивать сценарии, но и попытаться сформулировать основные задачи российской политики в горячих точках Южного Кавказа. Сегодня важнейшая задача России - не допустить окончательной "разморозки" конфликтов (по крайней мере, затормозить это процесс, насколько возможно). Вторая задача - не допустить интернационализации и самих конфликтов (когда речь будет идти уже не о противостоянии Москвы и Тбилиси, а Москвы и консолидированного Запада), и конфликтного урегулирования (когда у российских "голубых касок" появятся конкуренты-миротворцы из Украины, Эстонии или Литвы с Польшей). Именно исходя из этих посылок и следует отвечать на вопрос, стоит ли ускорять процедуру признания Абхазии и Южной Осетии или же на сегодня важнее решать другие задачи. С нашей точки зрения, "ускоренное признание" даст козыри Грузии, будет способствовать расширению географии конфликта (что не в наших интересах). Все это усилит давление на Россию (сегодня мы уже видим такое давление на примере не только ВТО, но и Литвы, ставящей барьер на пути подписания соглашения с ЕС). В случае же, если Москва ограничится фактической поддержкой "мятежных автономий", не форсируя их признания, но при этом будет прицельно работать с западным политико-экспертным сообществом, ведя прагматичный разговор об "издержках "собирания Грузии", результат может быть качественно иным. В полномасштабной войне никто по-настоящему не заинтересован. Для США Грузия - это тыловая зона проекта "Большой Ближний Восток". Трудности Штатов в Ираке и Афганистане, проблемы с Ираном, вызовы со стороны Сирии, арабо-израильское противоборство делают конфликт в Грузии большой роскошью для Вашингтона. Не будем забывать, что здесь же в Грузии находятся две "политические" трубы (Баку - Тбилиси - Джейхан и Баку - Тбилиси - Эрзерум). Для ЕС война в Грузии - это крах проекта "Европейского добрососедства" и "Большого Черноморья". Для НАТО - это почти автоматическое втягивание в противостояние с Москвой, в чем альянс не слишком заинтересован. Не зря его официальный представитель Джеймс Аппатурай поспешил отмежеваться от всяких намеков на слова о выводе российских миротворцев из Абхазии. Для самой Грузии война - это крах всех надежд на НАТО, внутриполитическая дестабилизация и общенациональный кризис. Однако и для России развязывание конфликта с Грузией будет означать далеко не блестящую военно-дипломатическую изоляцию. Само же резкое обострение проблем Южного Кавказа в той или иной форме всколыхнет Северный Кавказ (на котором и без того немало проблем).

Между тем легитимность прав Москвы на расширение своих контингентов, при всех оговорках, пока на Западе никто всерьез не ставит под сомнение. "Возможно, новая инициатива России легальна, но уверен, что она вызовет политическую и военную напряженность. Россия не должна делать такой шаг", - сказал помощник заместителя госсекретаря США Мэттью Брайза телекомпании "Рустави 2". А уже упомянутый нами Джеймс Аппатурай заявил, что увеличение контингента российских миротворцев в Грузии возможно, потому что "чисто технически это предусмотрено, но в политическом плане это не снижает, а усиливает напряженность". Таким образом, еще одной важной задачей после очередной "игры мускулами" является перевод ситуации в русло политического торга. Вернуть ситуацию к началу 1990-х годов не под силу никому (ни ООН, ни Тбилиси, ни "цивилизованному миру"). Абхазия и Южная Осетия уже не будут снова Юго-Осетинской АО или Абхазской АССР. Тем паче они не станут "Цхинвальским и Абхазским регионом". Вместе с тем Грузия не откажется добровольно от своих территориальных претензий. Следовательно, компромиссы и торг (обмены и уступки) не имеют альтернативы. Возврата к прошлому не будет, а решительная победа ни одной из конфликтующих сторон в блицкриге не реализуема в сегодняшних условиях. Вопрос лишь в том, какую стратегическую цену готовы предложить главные игроки "кавказской Большой игры".