Александр Шубин, «Русский журнал»
Сегодня, в начале нового века, мы отброшены назад. Это значит, что в случае успешного развития нашего общества мы вновь подойдем к решению тех же задач, которые не смогла решить перестройка.
От редакции "РЖ": Эпоха Горбачева сегодня обсуждается довольно часто. Говорят о перестройке как социальном феномене, о Горбачеве как о политике, который что-то разрешил, а что-то упустил. Между тем интересно другое - горбачевщина как первый, самый ранний период революции и как конкретная техника власти, которая была призвана этот период задержать, не дать ему свалиться в бездну социального распада и гражданского противостояния. Горбачевская технология не сработала, поэтому в случае очередного витка общественной активности потребуется какая-то иная, возможно, еще не освоенная Россией. Но чтобы обрести понимание того, что нужно, надо вспомнить то, что было. Чтобы не совершать старых ошибок, или, как модно было говорить в горбачевскую эпоху, второй раз не наступать на грабли.
Включаем телевизор. Типичная фраза комментатора: "Началась перестройка. Остановились предприятия, улицы заполнились торгующими, люди лишились накоплений, шоковая терапия обернулась всеобщим обнищанием...". Но позвольте - это же события 1992-1993 годов, это же не перестройка, а результат ее поражения! Основателям Российской Федерации, проводившим свою шоковую терапию на развалинах Советского Союза и на могиле перестройки, сегодня нужно алиби. "Это не мы виноваты, не наши либеральные идеи, а перестройка и Горбачев".
К потерпевшим поражение всегда двойственное отношение. Особенно если они выжили. Проиграли - значит, плохо играли. Но все же не они несут прямую ответственность за бедствия, происшедшие потом, а те, кто их обыграл. В нашем случае - команда Ельцина, основатели государства РФ, "шоковые терапевты".
Если либеральная пропаганда клевещет на перестройку ради самооправдания, то державная - из ненависти к вольностям. Миф перестройки как сплошного распада - удачное подтверждение их кредо: все беды от свобод. Стоило ослабить вожжи - и все развалилось.
Но вспомним на минуточку - перестройка началась ростом производительности труда, всеобщим энтузиазмом и общенациональной поддержкой. И те, кто сегодня, гордясь своей мудростью, хулят перестройку, тогда были среди сторонников перемен.
Мифы о перестройке мешают трезвому "разбору полетов". А он необходим. Потому что перестройка была попыткой преодолеть барьер. Ударившись об него, страна откатилась в болото. И вылезти из него можно только одним способом - преодолев барьер со второй попытки.
Могла ли она победить?
Перестройка началась после того, как миллионами людей был осознано наличие кризиса социальной системы СССР. Ощущение, описываемое словами "Так жить нельзя" и "Мы ждем перемен", вызрело в обществе и проникло в сознание правящих кругов.
Гораздо хуже дело обстояло с осознанием сути кризиса и с выбором направления перемен. Когда сегодня лидеров страны задним числом обвиняют в глупости, это смешно. Так и хочется спросить критиков: а что вы предлагали в 1985-1986 гг. и где об этом можно почитать? Позднее, когда на арену вышло множество общественных движений, которые выработали свои предложения к власти, оснований для упреков становится больше - в 1988-1990 гг. правящие круги отмахнулись от множества предложений, которые могли бы улучшить ситуацию. Но это мы сейчас задним числом можно судить, кто тогда был прав. А тогда и верные решения казались экзотическими.
В основе системного кризиса СССР лежало исчерпание возможностей дальнейшего развития сверхмонополизированной экономической и социально-политической индустриальной системы. Система государства-фабрики была способна относительно успешно решать задачи, которые стоят перед обществом, переходящим от аграрного общества к индустриальному, к максимально возможной стандартизации и специализации. Здесь концентрация ресурсов, безжалостная к судьбе отдельного человека, творит чудеса. Построить новую отрасль промышленности - можно. Не имеющие аналогов вооружения - пожалуйста. Даже выход в космос - напряжемся и сделаем. Эта же система может обеспечить миллионы людей новым стандартным жильем, добротной (но не самой модной и удобной) одеждой, стандартными гарантиями социального государства, нехитрыми развлечениями и прочной и одномерной картиной мира. Это обеспечивает переход от традиционного аграрного общества к индустриальному урбанистическому.
А вот новые поколения горожан мечтают не о добротном, а о качественном - жилье, еде, одежде. Здесь государство-фабрика не справляется. Она заточена на стандарт, слишком инерционна, не дает перейти к следующему этапу развития общества. Этот новый этап связан с отходом от фундаментальных основ индустриального общества - от жесткой стандартизации и специализации. Он требует оценки эффективности по качественным, а не по валовым показателям. Движение по старому пути истощает ресурсную базу, раздражает население, которое не получает желаемых товаров и услуг, закрепляет отставание от стран-конкурентов, которые уже свернули с "валовой" дороги. Новый путь требует отказа от жесткого директивного управления в пользу гибкой заинтересованности, от приказов в пользу творчества, от вертикальных социальных связей в пользу горизонтальных, согласовательных, сетевых. Страны Запада начали этот переход в начале 70-х гг., после завершения своей "перестройки" - бурных событий 60-х - начала 70-х гг. А СССР наслаждался "застоем". Социальная система Запада оставляла больше возможностей для развития "второстепенных" направлений, значение которых выявится позднее. Отсюда отставание СССР в области компьютеризации.
Технологическая модернизация сама по себе могла быть полезной, но только в том случае, если бы осуществлялась не "по всему фронту", а в отдельных наиболее важных очагах, связанных с информационными технологиями.
Но дело не только в технологиях. Успешной эта очаговая модернизация могла быть только при условии, если бы сопровождалась перестройкой социальных отношений с "вертикальных", управленческих, на "горизонтальные", сетевые, согласовательные. Но это не было сделано, так как сама проблема в этом виде еще не была осознана. Только во время перестройки она стала осознаваться в отдельных интеллектуальных штабах - научных и неформальных. Но авторитет их в реформаторском ядре КПСС был нулевым.
Шансы перестройки на победу были минимальными, потому что шла она неведомым путем, потому что "первый блин комом". Но тем и ценен ее опыт.
Дефекты экономической реформы
Горбачев пошел по пути, который тогда казался наиболее логичным, особенно людям, чье представление об обществе было проникнуто экономическим детерминизмом (это роднит марксистов и либералов). Если люди не желают работать качественнее и внедрять новую технику по приказу, то их нужно заинтересовать в результатах труда - поставить их личный доход в зависимость от дохода предприятия.
С 1986-1987 гг. технократическое "ускорение" сменяется политикой осторожных (и в силу этого опасно половинчатых) реформ - прививки к плановой экономике товарно-денежного рынка, к власти КПСС - ограниченной свободы слова (гласности) и урезанной выборности (демократизации). Продуктом этой "либерализации" стала экономическая реформа 1987 г. Новая социально-экономической система должна была основываться на самоуправлении работников, самостоятельности коллективов трудящихся на рынке и заинтересованности их в труде. Однако реформаторы не обеспечили воплощение этих принципов в жизнь. Реформа 1987 г. исходила из ошибочного предположения: реформу нужно начинать с "осторожных" промежуточных шагов. В итоге заработали не те механизмы, которые долго строились, а совсем другие связи и отношения.
Половинчатость реформы 1987 г. имела тяжелейшие социально-экономические последствия. Происшедшая "революция менеджеров" (характерный и для западного общества переход распоряжения собственностью из рук собственников в руки управленцев) не дал положительного экономического эффекта, так как директора, освобождаясь от подчинения бюрократии, не оказались подчинены ни самоуправлению (оно было провозглашено, но не получило полномочий), ни дисциплинирующей среде рынка. Директора сохраняли доступ к практически даровым ресурсам, государство оплачивало неудачи предприятий и произведенную ими некачественную продукцию. Зато директора получили возможность перекачивать ресурсы предприятий через "кооперативные" структуры в собственный частный бизнес. Это обескровливало производство (хотя не разрушило его - разрушение происходило уже в РФ).
Как раз половинчатость реформ создала иллюзию, что любая радикальная реформа спасет положение. Но радикальная реформа на основе идей демократического социализма была подменена радикальным же, но либерализмом.
Четыре революции
Неэффективность реформ - путь к революции. Массы вышли на улицы, чтобы "протолкнуть" завязшую в проблемах государственную машину. Советская революция 1988-1993 гг. складывалась из нескольких потоков.
- Постиндустриальная (информальная) революция была "ранней" (по аналогии с раннебуржуазными революциями) - незрелой еще и неопытной и уже потому практически обреченной на поражение. Этот поток породил в нашей стране гражданское общество, но большего не достиг, и был потеснен другими потоками.
- Общедемократический поток возрождал традицию советской демократии и отчасти самоуправления и в то же время обеспечивал частичную смену элит. Правящая номенклатура в ходе этой революции раскалывалась, часть номенклатуры и статусной интеллигенции ("либеральные коммунисты") меняла идеи на все более либеральные. Целью этого потока была демократия (понимаемая абстрактно как народовластие) и социально ориентированные рыночные отношения ("конвергенция"). В этом потоке боролись и социалистические (посткапиталистические, постиндустриальные), и либеральные (потенциально капиталистические) тенденции.
Собственно, эти два потока и были перестройкой в собственном смысле слова, с ее лозунгом демократического социализма. Другие потоки уже подрывали перестройку и готовили ее поражение.
- Национальные революции - столкновение этнической и общесоветской идентичности. Ослабив СССР, эти революции сами по себе несли угрозу сокращения территории, но не полного распада Советского Союза.
- Революция менеджеров - захват собственности управленцами и борьба номенклатуры за контроль над собственностью. Самостоятельное участие буржуазии в событиях становится заметным только в середине 1990 г. С этого времени можно говорить о самостоятельном буржуазно-номенклатурном потоке революции. Этот процесс вел к смене вектора событий. Задачи обновления социалистической системы и начала перехода к постиндустриальному обществу теперь стали неактуальными для номенклатурной буржуазии. Идею "демократического социализма" следовало заместить идеей вестернизации - копирования "оправдавшей себя" капиталистической системы Запада. На практике это означало переход не в сферу западного процветания, а в третий мир с частичной деиндустриализацией (без перспектив постиндустриализации). Успех этого потока был равносилен поражению той перестройки, которая шла до 1990 г., и объективно противоречил интересам большинства социальных слоев СССР.
Критические ошибки Горбачева
Потоки - потоками, но многое зависело и от людей: от нас с вами, но в большей степени все же от первых лиц - от Горбачева и его противников, от республиканских лидеров и телевизионных "властителей дум".
Сегодня принято считать, что решающую роль в развале СССР сыграл Запад, но конкретными исследованиями это не подтверждается. Разорить страну он не смог. Роль Запада в становлении оппозиционных движений была практически нулевой, а помощь им в 1990-1991 гг. не играла решающей роли. Распад СССР как государства стал для западных лидеров сюрпризом (они предпочли бы только падение коммунистического режима). Западные лидеры до 1990 г. продолжали ставить на Горбачева, а не на оппозицию. Запад требовал от Горбачева отказа от массовых репрессий в европейской части страны, но Горбачев и так собирался придерживаться этой линии. В этом смысле Запад был гарантом сложившегося ненасильственного характера политической борьбы.
И консерваторы, и реформаторское руководство КПСС проиграли борьбу за умы не американцам, а своим соотечественникам. При этом как "патриоты", так и "демократы" еще и переняли идею самостоятельности России от Союза, что поставило СССР в опасное положение. В этом отношении национальные движения одержали важную идеологическую победу над российской элитой.
Горбачев, пытаясь удержать под своим контролем чиновничью массу, не решился опереться на сторонников демократического социализма в общественном движении. Горбачев не решился также на доведение своих экономических реформ до логического конца.
Тем временем в начале 1990 г. авторитарный режим в СССР практически перестал существовать. В ходе выборов формировалась альтернативная правящая элита. Ее основу составили региональная бюрократия, номенклатурная буржуазия, "демократический" депутатский корпус, укомплектованный частью статусной интеллигенции, лидеров неформального движения и "либеральной" номенклатуры. Очень многое зависело от того, сможет ли формирующееся гражданское общество и выстроенная снизу советская система взять на себя связи, которые оставались в наследство от распадающейся номенклатуры.
Несмотря на обострение экономического кризиса, ситуация была еще очень далека от катастрофы - после этого экономика "падала" еще несколько лет. И в начале XXI века уровень производства 1990 г. не достигнут. Весной 1990 г. еще не было предопределено, что противоречия политических элит заблокируют завершающую фазу социально-экономических реформ, что ухудшит общую ситуацию. Советский Союз менял форму государственного устройства, а не умирал. Так воспринимались в 1990 г. декларации о суверенитете - речь шла о преобладании низших уровней власти над высшими, о демократии, а не независимости. Стремление к независимости было очевидно в Прибалтике и Закавказье, но развал треугольника Москва - Киев - Минск был маловероятным.
Союзное руководство пыталось удержать Прибалтийские республики в рамках СССР, принимая сценарий переустройства для всего Союза, предложенный народным фронтом и ЦК КПЭ в 1988 г. (и в 1989 г. уже не удовлетворявший национальных лидеров). Так в 1990 г. союзным центром была принята идея перезаключения Союзного договора, легитимизирующего наиболее разрушительные для СССР тенденции.
Поддержка Горбачевым идеи о перезаключении договора не была неизбежной. Никаких правовых оснований для пересмотра договора 1922 г. об образовании СССР не было, ибо он был поглощен советскими конституциями. Начав примерять ко всем республикам сферу автономии "по прибалтийскому счету", чтобы сохранить все пространство СССР в целостности, Горбачев синхронизировал кризисы в отношениях центра с разными республиками. Идея перезаключения союзного договора свела их в единый процесс переговоров, в которых наиболее радикальные противники центра добивались максимальных прав для всех республик, даже вполне лояльных центру. Вскоре Горбачев попал в политический капкан: если не пересмотрена конституция, то действует прежняя. А вот если не заключен союзный договор, то лидеры республик получают возможность устранить центр, просто отказавшись от его заключения.
Преследуя политические цели, лидеры республик поставили Горбачеву и перестройке политический мат, ликвидировав СССР как государство. Но ценой этого стал распад единой страны, общего экономического и гражданского пространства, а как следствие - поражение в 1993 г. народного движения за советскую демократию и откат в третий мир.
* * *
Сегодня, в начале нового века, мы отброшены назад. Это значит, что в случае успешного развития нашего общества мы вновь подойдем к решению тех же задач, которые не смогла решить перестройка. Так часто бывает в истории - революции не получаются с первого раза, особенно ранние. Они не обеспечивают перехода к более передовому обществу, а лишь разбрасывают семена новых отношений. Проходит время, и семена прорастают.
Тогда постиндустриальная революция не могла увенчаться успехом, потому что ее структурам пришлось развиваться с нуля. Что же, к новому обществу - долгий путь. Но если мы не пройдем его, то так навсегда и останемся периферией человечества. А для периферии в условиях глобальных кризисов XXI века уготована печальная участь - экологическая свалка, локальные войны, авторитарные националистические режимы и нищета. Перестройка - ключ к пониманию альтернативы этой печальной участи. Это была первая несовершенная модель будущего, такая же уродливая и хрупкая, как первые аэропланы. Но если бы их катастрофы отвратили человечество от совершенствования воздушных судов, человек никогда не научился бы летать.
НОВОСТИ
